И опять мне снится одно и то же: За моим окном мерно дышит море, И дрожит весь дом от его ударов, На моем окне остаются брызги, И стена воды переходит в небо, И вода холодна, и дна не видно, И корабль уже здесь, и звучит команда, И ко мне в окно опускают сходни, И опять я кричу: "Погодите, постойте!" Я еще не готов, дайте день на сборы, Дайте только день, без звонков телефона, Без дождя за окном, без вчерашних истин, Дайте только день!» Но нет, не слышат... Отдают концы, убирают сходни, И скрипит штурвал, и звучит команда, (На моем окне остаются брызги) И на миг паруса закрывают небо, И вода бурлит, и корабль отходит... Я стою у окна и глотаю слезы, Потому что больше его не будет... Остается слякоть московских улиц, Как на дне реки, фонарей осколки. А еще прохожих чужие лица. И остывший чай. И осенний вечер. /Андрей Макаревич/
Кем приходишься мне ты - не знаю, Но приходишься кем-то навек. Так туманная речка лесная Прибегает к скрещению рек. Звезды чиркают по небу косо, И созвездья висят за окном. Ты мой космос, дружок, ты мой космос, Ты мой космос, я твой астроном. Изучаю тебя, обличая В самом полном собранье грехов, Но меж дней череды замечаю Запустенье иных берегов. В суетных приключеньях так просто Мне тебя подарил горизонт. Ты мой остров, дружок, ты мой остров, Ты мой остров, я твой Робинзон. Я по улицам бешеным шляюсь, Я впросак попадаю не раз. Я побег от тебя замышляю И маршруты коплю про запас. Но ресниц твоих черные шпаги Конвоиров имеют талант. Ты мой лагерь, дружок, ты мой лагерь, Ты мой лагерь, я твой арестант. То довольна ты, то недовольна, То ты памятник, то карусель, Знать, в тебе поселился привольно Разножанровый месяц апрель. С кем сравню я тебя, угадай-ка? Хочешь правду? Так правду узнай: Ты мой зайка, дружок, ты мой зайка, Ты мой зайка, я дед твой Мазай. Юрий Визбор
Самое страшное, что может произойти... Он поместил кофе В чашку. Он поместил молоко В кофе. Он поместил сахар В кофе с молоком. Размешал, Выпил, Поставил чашку. Без единого слова... Он закурил сигарету. Пустил кольца дыма. Ссыпал пепел в пепельницу. Без единого слова... Без взгляда... Он надел плащ. Непромокаемый плащ. Потому, что на улице шел дождь. Потому, что на улице лил ливень. Он вышел. Без единого слова. Без взгляда. Боже, если б ты видел, Как горько, Как безнадежно горько Она зарыдала. Jacques Prevert добавлено через 14 часов 26 минут вон нашла такое странное стихотворение: мыши Этой ночью, вы слышите - тише - Собираются мыши на крыше. Нелетучие серые мыши, Молчаливым потоком все выше Забираются мыши на крыши, Заполняя все щели и ниши. И отчетливо видно нам снизу, Как они подступают к карнизу, И кидаются с крыши, но - тише - Посмотрите: летят эти мыши, И взлетают все выше и выше Нелетучие серые мыши! Сверху смотрят на улицы, крыши, Покидая наш город пустынный, И летят нелетучие мыши, Неустанно летят, непрерывно... И, прощаясь с бескрылыми нами, Нам тихонечко машут хвостами. А. Карпов
моему любимому, у которого сегодня день рождения ВЕТЕР ЛЮБВИ По верхней ветке иду вершиной к тебе единой. Поверх деревьев я в вышине, по верхней ветке иди ко мне, по самой верхней, зеленой ветке, где все невечно и все навеки. Поверх деревьев дорогу мечу тебе навстречу. Поверх деревьев, минуя сад, находят счастье лишь наугад, на верхней ветке, на самой верхней, где чем надежнее, тем неверней. Поверх деревьев, поверив чуду, тебя добуду. Меняет ветер в листве тона — так и с любовью, когда трудна. Любовь и листья в ответ порывам перемежают прилив с отливом. Поверх деревьев тебя оплачу, когда утрачу. Х.Р.Хименес добавлено через 21 час 38 минут вот такое сегодня настроение. хорошо, что есть настоящие друзья Любила летать ночами,на Лысой Горе веселиться. Ничто её не смущало:От ведьмы слёз не добиться. Немыслимое-удавалось.Другие мечтали,плача... Она - всегда добивалась.Такая у ведьм удача. Но изредка ей казалось,что все колдовские средства Она б отдала - за слабость,любовь и кусочек детства... Она по ночам летала,она сидела на крыше. Она бы до звезд достала,но звезды мерцают выше. Она не любила плакать,она погружалась в море. Умеют ли ведьмы плавать?Умеют,наверно,с горя . А нам и неважно, ведь мы без зла бьем и любим без ласки. Она бы хотела в ведьмы...да жаль, потерялись сказки.
DAS EWIG-WEIBLICHE Черти морские меня полюбили, Рыщут за мною они по следам: В Финском поморье недавно ловили, В Архипелаг я — они уже там! Ясно, что черти хотят моей смерти, Как и по чину прилично чертям. Бог с вами, черти! Однако, поверьте, Вам я себя на съеденье не дам. Лучше вы сами послушайтесь слова, — Доброе слово для вас я припас: Божьей скотинкою сделаться снова, Милые черти, зависит от вас. Помните ль вы, как у этого моря, Там, где стоял Амафунт и Пафос, Первое в жизни нежданное горе Некогда вам испытать довелось? Помните ль розы над пеною белой, Пурпурный отблеск в лазурных волнах? Помните ль образ прекрасного тела, Ваше смятенье, и трепет, и страх? Та красота своей первою силой, Черти, не долго была вам страшна; Дикую злобу на миг укротила, Но покорить не умела она. В ту красоту, о коварные черти, Путь себе тайный вы скоро нашли, Адское семя растленья и смерти В образ прекрасный вы сеять могли. Знайте же: вечная женственность ныне В теле нетленном на землю идёт. В свете немеркнущем новой богини Небо слилося с пучиною вод. Всё, чем красна Афродита мирская, Радость домов, и лесов, и морей, — Всё совместит красота неземная Чище, сильней, и живей, и полней. К ней не ищите напрасно подхода! Умные черти, зачем же шуметь? То, чего ждёт и томится природа, Вам не замедлить и не одолеть. Гордые черти, вы всё же мужчины, — С женщиной спорить не честь для мужей. Ну, хоть бы только для этой причины, Милые черти, сдавайтесь скорей! (с) Владимир Соловьёв
Последнее. Я ставлю душу. Ну! Тасуй-ка и сдавай, насмешливый партнер. Так… Потяну… Еще… Еще одну… Довольно. Хватит. Перебор. Черт побери, какое невезенье! Я рву и комкаю крапленые листы. Вот так игралось и продулось ты, Мое шизофреническое поколенье... А. Мариенгоф
Хорош Мариенгоф. Спасибо! Над головою поднимая Стопы цветов, с горы идёт... Пришла и смотрит... Кто ты? – Майя. Благословляю твой приход. В твоих глазах безумство. Имя Звучит, как мира вечный сон... Я наважденьями твоими И зноем солнца ослеплён. Войди и будь. Я ждал от рока Вестей. И вот приносишь ты Подсолнечник и ветви дрока – Полудня жаркие цветы. Дай разглядеть себя... Волною Прямых, лоснящихся волос Прикрыт твой лоб, над головою Сиянье вихрем завилось. Твой детский взгляд улыбкой сужен, Недетской грустью тронут рот. И цепью маленьких жемчужин Над бровью выступает пот. Тень золотистого загара На разгоревшихся щеках... Так ты бежала... вся в цветах... Вся в нимбах белого пожара... Кто ты? дитя? царевна? паж? Тебя такой я принимаю: Земли полуденный мираж, Иллюзию, обманность... – Майю. (с) Максимилиан Волошин
*** Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря, дорогой, уважаемый, милая, но не важно даже кто, ибо черт лица, говоря откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но и ничей верный друг вас приветствует с одного из пяти континентов, держащегося на ковбоях. Я любил тебя больше, чем ангелов и самого, и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих. Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне, в городке, занесенном снегом по ручку двери, извиваясь ночью на простыне, как не сказано ниже, по крайней мере, я взбиваю подушку мычащим "ты", за горами, которым конца и края, в темноте всем телом твои черты как безумное зеркало повторяя. И.Бродский
Ярослав Смеляков * * * Я напишу тебе стихи такие, каких еще не слышала Россия. Такие я тебе открою дали, каких и марсиане не видали, Сойду под землю и взойду на кручи, открою волны и отмерю тучи, Как мудрый бог, парящий надо всеми, отдам пространство и отчислю время. Я положу в твои родные руки все сказки мира, все его науки. Отдам тебе свои воспоминанья, свой легкий вздох и трудное молчанье. Я награжу тебя, моя отрада, бессмертным словом и предсмертным взглядом, И все за то, что утром у вокзала ты так легко меня поцеловала.
Андрей Тарасов К К. Приходи. День невесел. Клен наш ветки повесил На дощатый зеленый забор. Приходи даже поздно, Мы посмотрим на звезды, Ни о чем заведем разговор. Приходи, тьмой укрыта, Будет дверь приоткрыта И свеча не успеет сгореть. Приходи между прочим, Приходи даже ночью, Мы так много сумеем успеть. Приходи, не скучая; Мы по чашечке чая Можем выпить, не глядя в глаза... Приходи ради Бога, Мне так мало и много Надо... или не надо сказать. Приходи, если надо. Это боль и награда, Это горькая радость в груди. Приходи, если сможешь, Ты ничем не поможешь, Но, молю, все равно приходи.
Прохожей Я встретил женщину. Средь уличного гула В глубоком трауре, прекрасна и бледна, Придерживая трен, как статуя стройна - Само изящество, - она в толпе мелькнула. Я вздрогнул и застыл, увидев скорбный рот, Таящий бурю взор и гордую небрежность, Предчувствуя в ней все: и женственность, и нежность, И наслаждение, которое убьет. Внезапный взблеск - и ночь... Виденье Красоты, Твои глаза на миг мне призрак жизни дали. Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты? Здесь или только там, в потусторонней дали? Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты, Но я б тебя любил - мы оба это знали. Шарль Бодлер
Владимир Соколов Мне не может никто и не должен помочь, Это ты понимаешь сама. Это ранняя рань, это поздняя ночь, Потому что - декабрь и зима. Это скрип одиноких шагов в темноте. Это снег потянулся на свет. Это мысль о тебе на случайном листе Оставляет нечаянный след. А была у тебя очень белая прядь, Потому что был холод не скуп. Но она, потеплев, стала прежней опять От моих прикоснувшихся губ. Ты шагнула в квадратную бездну ворот. Все слова унеслись за тобой. И не смог обратиться я в тающий лед, В серый сумрак и снег голубой. Я забыл, что слова, те, что могут помочь,- Наивысшая грань немоты. Это ранняя рань, это поздняя ночь, Это улицы, это не ты. Это гром, но и тишь, это свет, но и мгла. Это мука стиха моего. Я хочу, чтобы ты в это время спала И не знала о том ничего. добавлено через 23 часа 27 минут СЕБЕ, ЛЮБИМОМУ, ПОСВЯЩАЕТ ЭТИ СТРОКИ АВТОР Четыре. Тяжелые, как удар. "Кесарево кесарю - богу богово". А такому, как я, ткнуться куда? Где мне уготовано логово? Если бы я был маленький, как океан,- на цыпочки волн встал, приливом ласкался к луне бы. Где любимую найти мне, Такую, как и я? Такая не уместилась бы в крохотное небо! О, если б я нищ был! Как миллиардер! Что деньги душе? Ненасытный вор в ней. Моих желаний разнузданной орде не хватит золота всех Калифорний. Если б быть мне косноязычным, как Дант или Петрарка! Душу к одной зажечь! Стихами велеть истлеть ей! И слова и любовь моя - триумфальная арка: пышно, бесследно пройдут сквозь нее любовницы всех столетий. О, если б был я тихий, как гром,- ныл бы, дрожью объял бы земли одряхлевший скит. Я если всей его мощью выреву голос огромный,- кометы заломят горящие руки, бросаясь вниз с тоски. Я бы глаз лучами грыз ночи - о, если б был я тусклый, как солце! Очень мне надо сияньем моим поить земли отощавшее лонце! Пройду, любовищу мою волоча. В какой ночи бредовой, недужной какими Голиафами я зачат - такой большой и такой ненужный? Владимир Маяковский
…И когда женщина с прекрасным лицом, Единственно дорогим во Вселенной, Скажет: – я не люблю вас – Я учу их, как улыбнуться, И уйти, и не возвращаться больше… Н. Гумилев
Рассеянные огненные зёрна Произрастают в мире без конца. При виде звёзд душа на миг покорна: Непостижим и вечен труд творца. Но к полночи восходит на востоке Мертвец Сатурн – и блещет, как свинец. Воистину зловещи и жестоки Твои дела, творец! (с) Иван Бунин
Я хотела бы встретиться с Вами (с тобой...) и остаться. Я устала от сплетен и взглядов, от вечной дороги. Мне не нужно свободы, ее диковатого танца. Я хочу быть зависимой, маленькой. Встав на пороге, Вашей тихой обители (книжно, но точно и честно) Я скажу обо всем, что жило в неотправленных письмах. И, конечно, неверным окажется время и место - Стану вашей без спроса. Умрут, вновь появятся листья - А я буду такой же - печальной влюбленной девчонкой С вашим именем в клеточках будней. Конец и начало. Карусель же продолжит вертеться. Печальны, но звонки Будут песни. Стихами построив мосты и причалы, Я останусь чужою для Вас, потому что - не чудо. Я простая настолько, что вам покажусь недалекой. Я хотела бы встретиться с вами. Но лучше не буду. Отпустить и забыть. Что не сбудется, станет уроком.. Мария Громова добавлено через 9 минут Воздух пасмурный влажен и гулок; Хорошо и не страшно в лесу. Легкий крест одиноких прогулок Я покорно опять понесу. И опять к равнодушной отчизне Дикой уткой взовьется упрек,- Я участвую в сумрачной жизни, Где один к одному одинок! Выстрел грянул. Над озером сонным Крылья уток теперь тяжелы. И двойным бытием отраженным Одурманены сосен стволы. Небо тусклое с отсветом странным - Мировая туманная боль - О, позволь мне быть также туманным И тебя не любить мне позволь. Осип Мандельштам 1911, 28 августа 1935
Ты мне говоришь, что как женщина я, Что я рассуждать не умею, Что я ускользаю, что я как змея,– Ну, что же, я спорить не смею. Люблю по-мужски я всем телом мужским, Но женское сердцу желанно, И вот отчего, рассуждая с другим, Я так выражаюсь туманно. Я женщин, как высшую тайну люблю, А женщины любят скрываться, И вот почему я не мог, не терплю В заветных глубинах признаться. Но весь я прекрасен, дышу, и дрожу, Мне жаль, что тебя я печалю. Приблизься, тебе я всю правду скажу,– А может быть только ужалю. (с) Константин Бальмонт
Ego Я - слабый сын больного поколенья И не пойду искать альпийских роз, Ни ропот волн, ни рокот ранних гроз Мне не дадут отрадного волненья. Но милы мне на розовом стекле Алмазные и плачущие горы, Букеты роз увядших на столе И пламени вечернего узоры. Когда же сном объята голова, Читаю грёз я повесть небылую, Сгоревших книг забытые слова В туманном сне я трепетно целую. (с) Иннокентий Анненский
люблю такие игры, Где надменны все и злы. Чтоб врагами были тигры И орлы! Чтобы пел надменный голос: "Гибель здесь, а там тюрьма!" Чтобы ночь со мной боролась, Ночь сама! Я несусь,- за мною пасти, Я смеюсь - в руках аркан... Чтобы рвал меня на части Ураган! Чтобы все враги - герои! Чтоб ****ой кончался пир! Чтобы в мире было двое: Я и мир! Цветаева. Марина
Я есть неразделенная любовь Меж тем, кого люблю и кем любима. Слепа и зарифмована на "кровь", Беспомощна, но все же неделима. Случайно нарекли и обрекли Пожизненно оплачивать судьбою. Направо - тучи все заволокли. Налево - небо бледно голубое. Какая тут логичность бытия, Коль небо не смогло определиться И все его божественное "Я" - Едино, но по-прежнему в трех лицах?! Смертельно пламя, но не греет свет. И надо выбрать! Надо бы смириться, Что совершенства не было и нет... Но я - Любовь! Я не могу делиться! *** Идет ****а, но это не событие. Живем мы параллельно рядом с нею. Страна не прерывает чаепитие. Экраны голубые не краснеют. Нельзя сказать: "Вставай, страна огромная!" Нельзя понять, чем можем мы гордиться. Нельзя узнать, кто есть та сила темная, В борьбе с которой нечего стыдиться... И дьявольским огнем глаза обманщиков Горят на нас почти со всех каналов. В домах считают мамы годы мальчиков, А в роддомах - учет для генералов. Там ждут на свет отцы нетерпеливые Наследников - и русских, и чеченцев... Там пребывают женщины счастливые... Там бирочки на ручках у младенцев... А там, где побывал поручик Лермонтов - Последний всплеск былой имперской спеси, Нам веры нет, но сколько нужно веры там, Чтоб бирочки на ножки перевесить?! Там гибнут Циолковские и Гоголи. Россия, что мы делаем с тобою?! Мы сдали Крым и Байконур - не дрогнули ... И подавились нефтяной трубою. Могильщики нужнее аналитиков. Шекспир все написал о нашей власти. Призванье террористов и политиков - Не понимать, что существует счастье. Пройдут сквозь мясорубку перманентную Те, кто не смогут плакать и смеяться. Мы не поймем их боль инопланетную, Мы станем их пожизненно бояться . Идет ****а, но это не событие, Идет ****а, но это не событие, Идет ****а... *** Я весело плачу. Я грустно смеюсь. Мне жалко и мышку, и кошку. Признаться себе я уже не боюсь: Я взрослая лишь понарошку. Из кубиков складываю этажи... Рожаю детей, как большая... И все притворяюсь, что знаю, как жить, Задачки чужие решая. Шалят мои дети и спорят со мной. Я их ненамного умнее: Я - так же надеюсь на чудо весной И правильной быть не умею. Я весело плачу, я грустно смеюсь, Мне жалко и мышку, и кошку. Я младший ребенок в семье. Сознаюсь! А мама я - лишь понарошку... Людмила Захарченко. поэт и бард. 4 апреля 1961 года - 21 января 2008 года.
Боль в твоих глазах. Да, я так устал: За три года тридцать прожил, Так скажи, зачем я должен Продолжать, что я не начал? Все могло бы быть иначе - - Я так добра хотел Жаль, что не сумел Оправдать твои надежды. Дай мне силы, чтоб я снова Стал таким, каким был прежде, Таким как был всегда. Лишь об одном молю Я судьбу свою: Дай испить мне эту чашу. Горечь жизни душу ранит, Но я выпью эту чашу В час разлуки и печали. Боль в твоих глазах. Да, я так устал: За три года тридцать прожил, Так скажи, зачем я должен Продолжать, что я не начал? Все могло бы быть совсем другим. (C) Летов И. Ф.
Белый цвет вишнёвый отряхая, Стал Петро перед плетнём коханой. Он промолвил ей, кусая губы: "Любый я тебе или не любый? Проиграл я трубку-носогрейку, Проиграл я бритву-самобрейку, Что ж! В корчме поставлю шапку на кон И в леса подамся к гайдамакам!" "Уходи, мужик, - сказала Ганна. - Я кохаю не тебя, а пана. - И шепнула, сладко улыбаясь: - Кровь у пана в жилах - голубая!" Белый цвет вишнёвый отряхая, Стал Петро перед плетнём коханой. А у Ганны взор слеза туманит, Ганна руки тонкие ломает. "Ты скажи, казак, - пытает Ганна, - Не встречал ли ты дорогой пана?" Острый нож в чехле казацком светел. Отвечает ей казак: "Не встретил". Нож остёр, как горькая обида. Отвечает её казак: "Не видел". Рукоятка у ножа резная. Отвечает ей казак: "Не знаю. Только ты пустое толковала, Будто кровь у пана - голубая!" Дмитрий КЕДРИН
От коньяка не просто оторваться, когда лежишь один и начал выть. Я знаю ровно восемьсот двенадцать различных способов тебя не находить. В моей трубе знакомые фальцеты и от басов распухли провода. И только твоего сопрано нету – ну, говорю же, полная труба! Ко мне приходят бланки, извещенья, счета за газ, за воду, за весь свет; приказы, просьбы, просто обращенья - вот только от тебя конвертов нет. Представь, мне пишут даже депутаты- все говорят, жизнь будет веселей. Но как в той песне: этого не надо. Мне хочется поэзии. Твоей. Мне хочется напиться до икоты, уткнуться носом в бесконечный шарф. И верить в дождь. И обожать болото. Пусть где-то есть изысканный жираф. Мне хочется вина, а после чаю, и чтобы все желанья - по плечу. Куда банальнее: люблю, скучаю. По телефону алгебру учу... Гудок. Код восемьсот двенадцать. - Еще нет дома. Что-то передать? Скажи, ну как тут матом не ругаться и как тебя к лукавым не послать? Ведь ты же знаешь, я больной на сердце. Я было сам подумал, что гранит. А оказалось – никуда не деться, не убежать. Не спрятаться. Болит. Я помешался. Я смешал все стили. добавил детства вкус и полюбил. Другие бы водою разводили, а я гулял по правому. Запил. Теперь я неудачник-алкоголик. Я бомж. Ночую у родных дверей. А в сердце маленький, ушастый, серый кролик. Трясется, бьется – худший из зверей! Он лапы сжал и хлопает ушами, и в кротком взгляде лишь одно – домой! А мы живем с ним странными бомжами. Печальная любовь! Ушастый кролик мой! Ударить в морду что ли эту ****, чтобы не бился так безумный зверь! Другим прорублено окно в Европу, а мы который год ломаем дверь... Гудок. Код восемьсот двенадцать. - Еще нет дома. Ждали к десяти. Скажи, какому черту мне продаться, чтобы тебя когда-нибудь найти? Какие прошептать мне заклинанья? Молиться ли богам или луне? Мне надо-то совсем чуть-чуть вниманья. Я успокоюсь. Буду жить. Вполне. Тупая ночь гуляет по карнизам. Все как положено: и слезы, и коньяк. Ты называешь это романтизмом. Я называю пустотою, так. Ты не считаешь это интересным. Куда глупей: молиться на твой код. Сейчас не модно говорить о честном. Откроешь сердце – скажут "идиот". А мне, ты знаешь, чувства захотелось. Мне можно – я болею, я запил. Так вот, прошу прощения за смелость, - я никого так сильно не любил! Я ни к чему так искренно не жался, ни в чьи глаза так долго не смотрел. Откроешь сердце – скажут "вот нажрался". Мой бедный кролик, это наш удел! Мои глаза – разбитые бутылки. Вино соленое и стекла по лицу. Я подыхаю в этой странной ссылке! Я неизбежно подхожу к концу! Что актуальней: выть или смеяться? Под стрелкой цифра следующего дня. Гудок. Код восемьсот двенадцать. - Простите, дома? - Здравствуй, это я...
И.О. Отзовись, ... Отзовись, кукушечка, яблочко, змееныш, Веточка, царапинка, снежинка, ручеек. нежности последыш, нелепости приемыш, Кофе-чае-сахарный потеренный паек. Отзовись, очухайся, пошевелись спросонок, В одеяльной одури, и подушечной глуши. Белочка, метелочка. косточка, утенок, Ленточкой, веревочкой, чулочком задуши. Отзовись, пожалуста. Да нет -- не отзовется. Ну и делать нечего. Проживем и так. Из огня да в полымя. Где тонко, там и рвется. Палочка-стукалочка, полушка-четвертак.
* * * Безгрешный сон, Святая ночь молчанья и печали! Вы, сёстры ясные, взошли на небосклон И о далёком возвещали. Отрадный свет И на земле начертанные знаки! Вам, сёстры ясные, земля моя в ответ Взрастила грезящие маки. В блестящем дне Отрада есть – надежда вдохновенья. О сёстры ясные, одна из вас ко мне Сошла в тумане сновиденья! (c) Фёдор Сологуб
Солнце — одно, а шагает по всем городам. Солнце — моё. Я его никому не отдам. Ни на час, ни на луч, ни на взгляд.— Никому. Никогда! Пусть погибают в бессменной ночи города! В руки возьму!— Чтоб не смело вертеться в кругу! Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу! В вечную ночь пропадет,— погонюсь по следам... Солнце мое! Я тебя никому не отдам! Марина Цветаева
ПОЧЕМУ ЭТИ ПТИЦЫ НА СЕВЕР ЛЕТЯТ? Посвящается одному из лучших молодых поэтов России Денису Коротаеву "Почему ж эти птицы на север летят, Если птицам положено только на юг?" Владимир Высоцкий В мандариновых рощах лиловый закат. Океанский прибой навевает им сны. Почему ж эти птицы на север летят? Что им надо в снегах необъятной страны? Где стреляют на взлете. Где рубят с плеча. Где не верят святым. Где пророков казнят. И не каждой дано долететь до земли. Почему ж эти птицы на север летят? Почему, лишь весной зашевелится лед, Затрещит, покачнув четверть суши земной, Юных птиц вожаки направляют в полет, Неокрепшие души зовут за собой. Им лететь сотни верст на такой высоте, Где разреженный воздух смертелен и чист. И последней молитвою станет для тех, Кто погибнет, сородичей клекот и свист. И не зная законов людских и границ, По тому лишь, как сильно он легкие рвет, Воздух с привкусом крови, пьянящий всех птиц, Им подскажет, куда направлять свой полет. И когда исхудавших, израненных птиц Поредевшую стаю вожак перечтет, В гордом блеске сухих опаленных глазниц Он уже своих бывших птенцов не найдет. Ну а в этом краю леденящих ветров И израненных душ выживают лишь те, Кто дышать горьким привкусом крови готов На смертельно опасной для птиц высоте. Виолетта Баша
Амалии Ты – горящий, устремлённый, В темноте открытый глаз. От руды неотделённый И невспыхнувший алмаз. Ты – стеснённое ножнами Пламя острого меча. Пред святыми образами Незажжённая свеча. Но не бойся: многоцветный, Загорится твой алмаз. Первой бледности рассветной Не пропустит жадный глаз. В Змея тёмного вопьётся Пламя светлое меча, И пред Господом зажжётся Негасимая свеча. Ты откроешь ли мне душу, Как цветок - ночной росе. Хочешь – сны твои нарушу? Хочешь – спи и будь как все? Всем, кто спит,– видений сладость, Сонный плач и сонный смех, Но божественная радость Пробужденья – не для всех. Ты не можешь? Ты не смеешь? Берегись же: так уснешь, Что проснуться не успеешь, Жизнь без жизни проживёшь. Ты едва открыла очи. Да иль нет? Ответь. Я жду. Нет? Ну, что же, доброй ночи, Спи спокойно. Я уйду. (с) Дмитрий Мережковский
Я мечтою ловил уходящие тени, Уходящие тени погасавшего дня, Я на башню всходил, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. И чем выше я шел, тем ясней рисовались, Тем ясней рисовались очертанья вдали, И какие-то звуки вдали раздавались, Вкруг меня раздавались от Небес и Земли. Чем я выше всходил, тем светлее сверкали, Тем светлее сверкали выси дремлющих гор, И сияньем прощальным как будто ласкали, Словно нежно ласкали отуманенный взор. И внизу подо мною уже ночь наступила, Уже ночь наступила для уснувшей земли, Для меня же блистало дневное светило, Огневое светило догорало вдали. Я узнал, как ловить уходящие тени, Уходящие тени потускневшего дня, И все выше я шел, и дрожали ступени, И дрожали ступени под ногой у меня. Это Бальмонт