Просто захотелось поделиться своими эмоциями. Ахматова. Для меня ее стихи больше чем стихи. Иногда ее строчками можно сказать что твориться в душе. Одно из моих самых любимых стихотворений. Было душно от жгучего света, А взгляды его как лучи, Я только подумала это – Может меня приручить. Наклонился - он что-то скажет От лица отхлынула кровь, Пусть камнем надгробным ляжет На сердце моем любовь. Хотелось бы узнать отношение к творчетсву АБыло душно от жгучего света, А взгляды его как лучи, Я только подумала это – Может меня приручить. Наклонился - он что-то скажет От лица отхлынула кровь, Пусть камнем надгробным ляжет На сердце моем любовь.
мессага с героиней с двойки по сочинению познакомились с Аннушкой а когда она меня в риале увидела, то сраз под поезд метрошный полезла! :vcrazy:
Гость Вот с этого у меня началось... А я иду, где ничего не надо, Где самый милый спутник — только тень, И веет ветер из глухого сада, А под ногой могильная ступень. Это когда мы с девушкой гуляли по кладбИщу и рассматривали старые могилы... люблю я, понимашь, старые кладбища. Вот тогда она задумчиво и поведала эти строки...
Нашла! Когда-то делала постановку этой поэмы. Сердце замирает, когда читаю... У самого моря... Бухты изрезали низкий берег, Все паруса убежали в море, А я сушила соленую косу За версту от земли на плоском камне. Ко мне приплывала зеленая рыба, Ко мне прилетала белая чайка, А я была дерзкой, злой и веселой И вовсе не знала, что это -- счастье. В песок зарывала желтое платье, Чтоб ветер не сдул, не унес бродяга, И уплывала далеко в море, На темных, теплых волнах лежала. Когда возвращалась, маяк с востока Уже сиял переменным светом, И мне монах у ворот Херсонеса Говорил: "Что ты бродишь ночью?" Знали соседи -- я чую воду, И если рыли новый колодец, Звали меня, чтоб нашла я место И люди напрасно не трудились. Я собирала французские пули, Как собирают грибы и чернику, И приносила домой в подоле Осколки ржавые бомб тяжелых. И говорила сестре сердито: "Когда я стану царицей, Выстрою шесть броненосцев И шесть канонерских лодок, Чтобы бухты мои охраняли До самого Фиолента"... А вечером перед кроватью Молилась темной иконке, Чтоб град не побил черешен, Чтоб крупная рыба ловилась И чтобы хитрый бродяга Не заметил желтого платья. Я с рыбаками дружбу водила. Под опрокинутой лодкой часто Во время ливня с ними сидела, Про море слушала, запоминала, Каждому слову тайно веря. И очень ко мне рыбаки привыкли. Если меня на пристани нету, Старший за мною слал девчонку, И та кричала: "Наши вернулись! Нынче мы камбалу жарить будем". Сероглаз был высокий мальчик, На полгода меня моложе. Он принес мне белые розы, Мускатные белые розы, И спросил меня кротко: "Можно С тобой посидеть на камнях?" Я смеялась: "На что мне розы? Только колются больно!" -- "Что же, - Он ответил, -- тогда мне делать, Если так я в тебя влюбился". И мне стало обидно: "Глупый! - Я спросила, -- что ты -- царевич?" Это был сероглазый мальчик, На полгода меня моложе. "Я хочу на тебе жениться, -- Он сказал, -- скоро стану взрослым И поеду с тобой на север..." Заплакал высокий мальчик, Оттого что я не хотела Ни роз, ни ехать на север. Плохо я его утешала: "Подумай, я буду царицей, На что мне такого мужа?" "Ну, тогда я стану монахом, -- Он сказал, -- у вас в Херсонесе". "Нет, не надо лучше: монахи Только делают, что умирают. Как придешь -- одного хоронят, А другие, знаешь, не плачут". Ушел не простившись мальчик, Унес мускатные розы, И я его отпустила, Не сказала: "Побудь со мною". А тайная боль разлуки Застонала белою чайкой Над серой полынной степью, Над пустынной, мертвой Корсунью. II Бухты изрезали низкий берег, Дымное солнце упало в море. Вышла цыганка из пещеры, Пальцем меня к себе поманила: "Что ты, красавица, ходишь боса? Скоро веселой, богатой станешь, Знатного гостя жди до Пасхи, Знатному гостю кланяться будешь; Ни красотой твоей, ни любовью, Песней одною гостя приманишь". Я отдала цыганке цепочку И золотой крестильный крестик. Думала радостно: "Вот он, милый, Первую весть о себе мне подал". Но от тревоги я разлюбила Все мои бухты и пещеры; Я в камыше гадюк не пугала, Крабов на ужин не приносила, А уходила по южной балке За виноградники в каменоломню, -- Туда не короткой была дорога. И часто случалось, что хозяйка Хутора нового мне кивала, Кликала издали: "Что не заходишь? Все говорят -- ты приносишь счастье". Я отвечала: "Приносят счастье Только подковы да новый месяц, Если он справа в глаза посмотрит". В комнаты я входить не любила. Дули с востока сухие ветры, Падали с неба крупные звезды, В нижней церкви служили молебны О моряках, уходящих в море, И заплывали в бухту медузы, -- Словно звезды, упавшие за ночь, Глубоко под водой голубели. Как журавли курлыкают в небе, Как беспокойно трещат цикады, Как о печали поет солдатка, -- Все я запомнила чутким слухом, Да только песни такой не знала, Чтобы царевич со мной остался. Девушка стала мне часто сниться В узких браслетах, в коротком платье, С дудочкой белой в руках прохладных. Сядет спокойная, долго смотрит, И о печали моей не спросит, И о печали своей не скажет, Только плечо мое нежно гладит. Как же царевич меня узнает, Разве он помнит мои приметы? Кто ему дом наш старый укажет? Дом наш совсем вдали от дороги. Осень сменилась зимой дождливой, В комнате белой от окон дуло; И плющ мотался по стенке сада. Приходили на двор чужие собаки, Под окошком моим до рассвета выли. Трудное время для сердца было. Так я шептала, на двери глядя: "Боже, мы мудро царствовать будем, Строить над морем большие церкви И маяки высокие строить. Будем беречь мы воду и землю, Мы никого обижать не станем". III Вдруг подобрело темное море, Ласточки в гнезда свои вернулись, И сделалась красной земля от маков, И весело стало опять на взморье. За ночь одну наступило лето. Так мы весны и не видали. И я совсем перестала бояться, Что новая доля минет. А вечером в Вербную Субботу, Из церкви придя, я сестре сказала: "На тебе свечку мою и четки, Библию нашу дома оставлю. Через неделю настанет Пасха, И мне давно пора собираться, -- Верно царевич уже в дороге, Морем за мной он сюда приедет". Молча сестра на слова дивилась, Только вздохнула, помнила верно Речи цыганкины у пещеры. "Он привезет тебе ожерелье И с голубыми камнями кольца?" "Нет, -- я сказала, -- мы не знаем, Какой он подарок мне готовит". Были мы с сестрой однолетки, И так друг на друга похожи, Что маленьких нас различала Только по родинкам наша мама. С детства сестра ходить не умела, Как восковая кукла лежала; Ни на кого она не сердилась И вышивала плащаницу, Бредила даже во сне работой; Слышала я, как она шептала: "Плащ Богородицы будет синим... Боже, апостолу Иоанну Жемчужин для слез достать мне негде". Дворик зарос лебедой и мятой, Ослик щипал траву у калитки, И на соломенном длинном кресле Лена лежала, раскинув руки, Все о работе своей скучала, -- В праздник такой грешно трудиться, И приносил к нам соленый ветер Из Херсонеса звон пасхальный. Каждый удар отдавался в сердце, С кровью по жилам растекался. "Леночка, -- я сестре сказала, -- Я ухожу сейчас на берег. Если царевич за мной приедет, Ты объясни ему дорогу. Пусть он меня в степи нагонит. Хочется на море мне сегодня". "Где же ты песенку услыхала, Ту, что царевича приманит?" -- Глаза приоткрыв, сестра спросила: "В городе ты совсем не бываешь, А здесь поют не такие песни". К самому уху ее склонившись, Я прошептала: "Знаешь, Лена, Ведь я сама придумала песню, Лучше которой нет на свете". И не поверила мне и долго, Долго с упреком она молчала. IV Солнце лежало на дне колодца, Грелись на камнях сколопендры, И убегало перекати-поле, Словно паяц горбатый кривляясь, А высоко взлетевшее небо Как Богородицын плащ синело, -- Прежде оно таким не бывало. Легкие яхты с полдня гонялись, Белых бездельниц столпилось много У Константиновской батареи, -- Видно им ветер нынче удобный. Тихо пошла я вдоль бухты к мысу, К черным, разломанным, острым скалам, Пеной покрытым в часы прибоя, И повторяла новую песню. Знала я: с кем бы царевич ни был, Слышит он голос мой, смутившись, -- И оттого мне каждое слово Как Божий подарок было мило. Первая яхта не шла -- летела, И догоняла ее вторая, А остальные едва виднелись. Как я легла у воды -- не помню, Как задремала тогда -- не знаю, Только очнулась и вижу: парус Близко полощется. Передо мною, По пояс стоя в воде прозрачной, Шарит руками старик огромный В щелях глубоких скал прибрежных, Голосом хриплым зовет на помощь. Громко я стала читать молитву, Как меня маленькую учили, Чтобы мне страшное не приснилось, Чтоб в нашем доме бед не бывало. Только я молвила: "Ты Хранитель!" Вижу -- в руках старика белеет Что-то, и сердце мое застыло... Вынес моряк того, кто правил Самой веселой, крылатой яхтой, И положил на черные камни. Долго я верить себе не смела, Пальцы кусала, чтобы очнуться: Смуглый и ласковый мой царевич Тихо лежал и глядел на небо. Эти глаза зеленее моря И кипарисов наших темнее, -- Видела я, как они погасли... Лучше бы мне родиться слепою, Он застонал и невнятно крикнул: "Ласточка, ласточка, как мне больно!" Верно я птицей ему показалась. В сумерки я домой вернулась. В комнате темной было тихо, И над лампадкой стоял высокий, Узкий малиновый огонечек. "Не приходил за тобой царевич, -- Лена сказала, шаги услышав: Я прождала его до вечерни И посылала детей на пристань". "Он никогда не придет за мною, Он никогда не вернется, Лена. Умер сегодня мой царевич". Долго и часто сестра крестилась; Вся повернувшись к стене, молчала. Я догадалась, что Лена плачет. Слышала я -- над царевичем пели: "Христос воскресе из мертвых", -- И несказанным светом сияла Круглая церковь.
Сжала руки под темной вуалью… «отчего ты сегодня бледна?»… - Оттого что я терпкой печалью Напоила его допьяна. Как забуду? Он вышел, шатаясь, Искривился мучительно рот, Я сбежала, перил не касаясь, Я бежала за ним до ворот. Задыхаясь, я крикнула: «Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру». Улыбнулся спокойно и жутко И сказал мне: «Не стой на ветру».
Я пью за разоренный дом, За злую жизнь мою, За одиночество вдвоем И за тебя я пью, - За ложь меня предавших уст, За мертвый холод глаз, За то, что мир жесток и пуст, За то, что Бог не спас.
Хорони, хорони меня ветер! Родные мои не пришли, Надо мною блуждающий вечер И дыханье тихой земли. Я была, как и ты, свободной, Но я слишком хотела жить. Видишь, ветер, мой труп холодный, И некому руки сложить. Закрой эту черную рану Покровом вечерней тьмы И вели голубому туману Надо мной читать псалмы. Чтобы мне легко, одинокой, Отойти к последнему сну, Прошуми высокой осокой Про весну, про мою весну.
Не недели, не месяцы - годы Расставались. И вот наконец Холодок настоящей свободы И седой над висками венец. Больше нет ни измен, ни предательств, И до света не слушаешь ты, Как струится поток доказательств Несравненной моей правоты.
Проводила друга до передней, Постояла в золотой пыли. С колоколенки соседней Звуки важные текли. Брошена! Придуманное слово – Разве я цветок или письмо? А глаза глядят уже сурово В потемневшее трюмо.
Когда человек умирает, Изменяются его портреты. По-другому глаза глядят, и губы Улыбаются другой улыбкой. Я заметила это, вернувшись С похорон одного поэта. И с тех пор проверяла часто, И догадка моя подтвердилась.
Сказал, что у меня соперниц нет. Я для него не женщина земная, А солнца зимнего утешный свет И песня дикая родного края. Когда умру, не станет он грустить, Не крикнет, обезумевши: "воскресни!" Но вдруг поймет, что невозможно жить Без солнца телу и душе без песни.
Я не любви твоей прошу. Она теперь в надежном месте... Поверь,что я твоей невесте Ревнивых писем не пишу. Но мудрые прими советы : Дай ей читать мои стихи, Дай ей хранить мои портреты - Ведь так любезны женихи ! А этим дурочкам нужней Сознанье полное победы, Чем дружбы светлые беседы И память первых нежных дней... Когда же счастия гроши Ты проживешь с подругой милой И для пресыщенной души Все станет сразу все постыло - В мою торжественную ночь Не приходи.Тебя не знаю. И чем могла б тебе помочь ? От счастья я не исцеляю.
Сколопендра Тоже очень нравится Здесь все меня переживет, Все, даже ветхие скворешни И этот воздух, воздух вешний, Морской свершивший перелет. И голос вечности зовет С неодолимостью нездешней, И над цветущею черешней Сиянье легкий месяц льет. И кажется такой нетрудной, Белея в чаще изумрудной, Дорога не скажу куда… Там средь стволов ещё светлее, И все похоже на аллею У царскосельского пруда.
с Цветаевой.... с ее: "Ты солнце в выси мне застишь, Все звезды в твоей горсти! Ах, если бы — двери настежь!— Как ветер к тебе войти! И залепетать, и вспыхнуть, И круто потупить взгляд, И, всхлипывая, затихнуть, Как в детстве, когда простят." и уже потом..ахматовское: Где-то кошки жалобно мяукают, Звук шагов я издали ловлю... Хорошо твои слова баюкают: Третий месяц я от них не сплю. Ты опять, опять со мной, бессонница! Неподвижный лик твой узнаю. Что, красавица, что, беззаконница, Разве плохо я тебе пою? Окна тканью белою завершены, Полумрак струится голубой... Или дальней вестью мы утешены? Отчего мне так легко с тобой? и еще: Я научилась просто, мудро жить, Смотреть на небо и молиться Богу, И долго перед вечером бродить, Чтоб утомить ненужную тревогу. Когда шуршат в овраге лопухи И никнет гроздь рябины желто-красной, Слагаю я веселые стихи О жизни тленной, тленной и прекрасной. Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь Пушистый кот, мурлыкает умильней, И яркий загорается огонь На башенке озерной лесопильни. Лишь изредка прорезывает тишь Крик аиста, слетевшего на крышу. И если в дверь мою ты постучишь, Мне кажется, я даже не услышу.
Чугунная ограда, Сосновая кровать. Как сладко, что не надо Мне больше ревновать. Постель мне стелют эту С рыданьем и мольбой; Теперь гуляй по свету Где хочешь, Бог с тобой! Теперь твой слух не ранит Неистовая речь, Теперь никто не станет Свечу до утра жечь. Добились мы покою И непорочных дней... Ты плачешь - я не стою Одной слезы твоей.
Обажаю Ахматову. Для меня классика - это именно она, а не Пушкин А.С., например. Любимое : А, ты думал - я тоже такая, Что можно забыть меня, И что брошусь, моля и рыдая, Под копыта гнедого коня. Или стану просить у знахарок В наговорной воде корешок, И пришлю тебе страшный подарок - Мой заветный душистый платок. Будь же проклят! Ни стоном, ни взглядом Окаянной души не коснусь, Но клянусь тебе ангельским садом, Чудотворной иконой клянусь И ночей наших пламенных чадом - Я к тебе никогда не вернусь!