Современные сказки ВФ

Навеяно недавно прочитанным...

Современные сказки ВФ

(Персонажи вымышлены.
Все совпадения случайны.)

***********************************************
В один теплый весенний денек в маленьком тихом местечке известном, как «Волжская Ферма» приблудилась мелкая собачка дворянских кровей. Причины, по которой она остановила свой выбор на ВФ, неизвестны (наверное, вспомнилось, как однажды ненастным осенним утром добрый старичок в камышах покормил ее ливерной колбасой). Она была неизвестной породы, но с жетоном. На жетоне было указано, что имя ее - Сani, а когда Кани стали поддразнивать Жужа, - очень расстроилась и поведала, что слово «Сani» - сокращенная версия полной формы древнего и грозного имени, которое она взяла себе после того, как получила в подарок сувенирную косточку от капитана Кука с Гавайских островов. И посему на всякий случай людям злить ее не рекомендуется.

Собачка пыталась подружить с местными обитателями: виляла хвостиком, протягивала лапку, делала реверансы и пыталась лизнуть руку, но при этом была назойлива, метила все попадающиеся на пути приваты, поэтому особой любви не снискала. Тогда она стала заигрывать с добропорядочными степенными собаками, которые ранее ее присутствия попросту не замечали, доказывая им, что она одновременно и бывшая полицейская собака К-2, которая знает толк в агентской работе, и может быть полезной в борьбе с бандитизмом, обладает таким дивным нюхом, что прекрасно осилит службу на таможне, а так же может обогнать любой автомобиль, и даже облаять любимую лошадь госпожи Братулиной. При этом она талантливая цирковая собачка – училась в Москве в уголке Дурова, умеет носить платьица и танцевать на задних лапках под клавесин. И вообще она незаменима, и нет области ей незнакомой.

Но благовоспитанные собаки (и прочие домашние любимцы) не очень-то стремились набираться чужих блох в свой мех, поэтому недоверчиво держались несколько поодаль, иногда позволяя себе делать ей замечания и призывая быть сдержаннее в выражениях своих заливистых фантазии. Жужа стала нервной и посему - кусючей: она иногда позволяла себе исподтишка хватать за подол проходящих мимо обитателей, выдирать шерстинки из хвоста безобидного енота (хотя он просил из головы), и даже дразнить мос(К)овскую сторожевую. Крошке-еноту была поставлена в вину его единственная рубашка, которую тот регулярно стирал (оправдывая вторую свою половину названия «полоскун»), забывая при этом, что для начальственного енота само наличие верхней одежды – символ власти и могущества.

Постепенно она влилась в местную стаю и вылазки стали более шумными, но такими же бестолковыми, не приносящими большего урона размеренной жизни ВФ.

Собачка имела прилипчивость бультерьера и упертость ослика. Ей было фиолетово, кто перед ней: мастино неаполитано или йоркширская крыса (правда, Йоркшир вызывал у нее благоговейный трепет). Если она кидалась в драку – то закрадывалась мысль, что не все профилактические прививки были сделаны вовремя. Ее частенько пинали - тогда она убегала прочь, и всю ночь напролет было слышно, как она обиженно выла на болотах в камышах…

На следующий день, как ни в чем не бывало, Сani самодовольно заявляла:
«Раз бьют – значит любят».

При этом таинственно упоминалась некая собачья комиссия при московской выставке, которая, являясь экспертной, нашла в ее образе некий гламур, и признала, что определенно, ее «прадедушкой был водолаз» …

Она намекала, что небезызвестный лабрадор Кони (почти что тезка) попала в верха не просто так, а благодаря правильно подобранному имиджу, который не испортил, к примеру, розовый бант, повязанный на шее местного сенбернара, который так же искал себе политического хозяина.

Особо гордилась она найденным революционным образом левретки:
Ливретка в ливрее от Лакруа, стриженная «под пуделя» изящно задрав лапку очень тонкой струей мочилась на отвратительно-негламурный дворовой помойный бак, акцентируя внимание публики на то, что сама суть ливретки является диаметральной противоположностью образу мусорной кучи.

Стиль, который ей был близким и родным встречался у английских Чавстерьеров, но они были далеко, на туманном Альбионе, и клеточку Барберри заменял клетчатый мужской носовой платок.

Ей были известны назубок некоторые известные дома моды. Ей грезилось высокое предназначение – одевать, но на самом деле, все, что она могла – оторвать кусочек от чьего-нибудь подола и любовно унести в свое логово, любуясь потом дивными отголосками нездешней жизни и мечтать…

В мечтах ей грезился Хозяин, который оценил бы ее старания, взял в свой дом и позволил гавкать на всех из окошка майбаха-бентли или же валяться на голубом атласе подушечки (набитой лебяжьим пухом) с гламурной Шарпейкой, рассматривая журналы и обсуждая заколочки от Тиффани на челочках йорков.